На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Пушкин позаботился, чтобы второй герой, "бедный, бедный мой Евгений", был истинною ему противоположностью. Пушкин постарался совершенно обезличить своего героя. В ранних редакциях повести Евгений - еще довольно живое лицо. Пушкин говорит определенно и подробно и о его житейском по­ложении, и о его душевной жизни, и о его внешнем облике.
Он был чиновник небогатый,
Лицом немного рябоватый.
Изо всего, что сказано в повести о Петре Великом, нельзя составить опре­деленного облика: все расплывается во что-то громадное, безмерное, "ужас­ное". Нет облика и у "бедного" Евгения, который теряется в серой, безразлич­ной массе ему подобных "граждан столичных". Приемы изображения того и другого, - покорителя стихий и коломенского чиновника, - сближаются между собою, потому что оба они - олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества.
Нева, когда-то порабощенная, "взятая в плен" Петром, не забыла своей "старинной вражды" и с "тщетной злобою" восстает на поработителя. "Побеж­денная стихия" пытается сокрушить свои гранитные оковы и идет приступом на "стройные громады дворцов и башен", возникших по манию самодержавного Петра.
Однако среди всеобщего смятения есть Один, кто остается спокоен и неко­лебим. Это Медный Всадник, державец полумира, чудотворный строитель это­го города. Евгений, верхом на мраморном льве вперяет "отчаянные взоры" в ту даль, где, "словно горы", "из возмущенной глубины", встают страшные волны. -
И обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою,
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Медный всадник оказывается прав в своем презрении к "тщетной злобе" стихии. То было просто "наглое буйство", разбойничье нападение.
... насытясъ разрушеньем
И наглым буйством утомясъ,