Второй акт переносит нас в знакомый кабинет Фауста, где теперь обитает преуспевший Вагнер. Мефистофель доставляет сюда
бесчувственного Фауста в момент, когда Вагнер
по
таинственным рецептам мастерит Гомункула, который вскоре укажет Фаусту путь к Фарсальским
полям. Туда полетят они - Фауст, Мефистофель, Гомункул - разыскивать
легендарную Елену.
Образ Гомункула - один из наиболее трудно поддающихся толкованию. Он - не на мгновенье мелькнувшая
маска из "Сна в Вальпургиеву ночь" и не аллегорический персонаж из
"Классической Вальпургиевой ночи". У Гомункула -своя жизнь, почти
трагическая, во всяком случае кончающаяся гибелью. В жизни и поисках Гомункула,
прямо противоположных жизни и поискам Фауста, и следует искать разгадку этого
образа. Если Фауст томится по безусловному, по бытию, не связанному законами
пространства и времени, то Гомункул, искусственно созданный в лаборатории
алхимика, скороспелый всезнайка, для которого нет ни оков, ни преград, -
томится по обусловленности, по жизни, по плоти, по реальному существованию в
реальном мире.
Гомункул знает то, что еще не ясно Фаусту в данной фазе его развития. Он понимает, что чисто умственное, чисто духовное начало, как
раз в силу своей
"абсолютности"
- то есть необусловленности, несвязанности законами жизни и
конкретно-исторической обстановкой - способно лишь на ущербное, неполноценное
бытие. Гибель Гомункула, разбившегося о трон Галатеи (здесь понимаемой как
некая всепорождающая космическая сила), звучит предупреждением Фаусту в час,
когда тот мнит себя у цели своих стремлений: приблизиться к абсолютному, к
вечной красоте, воплощенной в образе Елены.
В "Классической Вальпургиевой ночи" перед нами развертывается картина грандиозной работы всевозможных сил - водных и
подпочвенных, флоры и фауны,
отважных порывов человеческого разума - над созданием совершеннейшей из женщин,
Елены. На сцене толпятся низшие стихийные силы греческой мифологии, чудовищные
порождения природы, ее первые мощные, но грубые создания - колоссальные
муравьи, грифы, сфинксы, сирены; все это истребляет друг друга, живет в
непрестанной вражде. Над темным кишением стихийных сил возвышаются уже менее
грубые порождения; полубоги, нимфы, кентавры. Но и они еще бесконечно далеки от
искомого совершенства. И вот предутренние сумерки мира прорезает человеческая
мысль - философия Фалеев и Анаксагора: занимается день благородной эллинской
культуры. Все возвещает появление прекраснейшей.
Хирон уносит Фауста к вратам Орка, где тот выпрашивает у Персефоны Елену. Мефистофель в этих поисках ему не помогает. Чтобы
смешаться с толпою участников ночного
бдения, он
облекается в наряд зловещей Форкиады. В этом наряде он будет участвовать в
третьем акте драмы, при дворе ожившей спартанской царицы.
Елена перед дворцом Менелая. Ей кажется, будто она только сейчас вернулась в Спарту из павшей Трои. Она в тревоге.
А между тем действие продолжает развиваться в условно реалистическом плане. Форкиада говорит Елене о грозящей ей казни от руки
Менелая и предлагает скрыться в замок
Фауста, воздвигнутый на греческой земле крестоносцами. Получив на то согласие
царицы, она переносит ее и хор троянских пленниц в этот заколдованный замок, не
подвластный законам времени. Там совершается бракосочетание Фауста с Еленой.
Истинный смысл всей темы Елены раскрывается в финале действия, в эпизоде с Эвфорионом.
В общении с Еленой Фауст перестает тосковать по бесконечному. Он мог бы уже
теперь "возвеличить миг", если бы его счастье не было только лживым
сном, допущенным Персефоной. Этот-то сон и прерывается Эвфорионом. Сын Фауста,
он унаследовал от отца его беспокойный дух, его титанические порывы. Этим он
отличается от окружающих его теней. Как существо, чуждое вневременному покою,
он подвержен и закону смерти. Гибель Эвфориона, дерзнувшего вопреки
родительской воле покинуть отцовский замок, восстанавливает в этом
заколдованном царстве законы времени и тлена, и они вмиг рассеивают лживые
чары.