3. Прилагательные в поэме «Медный всадник»

Если присмотреться к характеристике двух героев "Медного Всадника", станет явным, что Пушкин стремился всеми средствами сделать одного из них - Петра - сколько возможно более характеризуя его прилагательным "великим", а другого - Евгения - сколько возможно более "малым", "ничтожным". "Вели­кий Петр", по замыслу поэта, должен был стать олицетворением мощи само­державия в ее крайнем проявлении; "бедный Евгений" - воплощением крайнего бессилия обособленной, незначительной личности.
Открывается повесть образом властелина, который в суровой пустыне за­думывает свою борьбу со стихиями и с людьми. Петр не произносит ни слова, он только думает свои думы, - и вот, словно чудом, возникает
юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат.
Пушкин усиливает впечатление чудесного, делая ряд параллелей того, что было и что стало:
Где прежде финский рыболов, Печальный пасынок природы, Один у низких берегов Бросал в неведомые воды Свой ветхий невод, ныне там, По оживленным берегам, Громады стройные теснятся Дворцов и башен; корабли Толпой со всех концов земли К богатым пристаням стремятся. В гранит Ьделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова.
Во всех сценах повести, где является "Медный Всадник", изображен он как существо высшее, не знающее себе ничего равного. Когда этот Медный Всад­ник скачет, раздается "тяжелый топот", подобный "грома грохотанью", и вся мостовая потрясена этим скаканьем, которому поэт долго выбирал подходящее прилагательное - "тяжело-мерное", "далеко-звонкое", "тяжело-звонкое". Гово­ря об этом кумире, высящемся над огражденною скалою, Пушкин, всегда столь сдержанный, не останавливается перед самыми смелыми эпитетами: это - и "властелин Судьбы", и "державен полумира", и (в черновых набросках) "страшный царь", "мощный царь", "муж Судьбы", "владыка полумира".
Высшей силы это обожествление Петра достигает в тех стихах, где Пуш­кин, забыв на время своего Евгения, сам задумывается над смыслом подвига, совершенного Петром:
О, мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,