Увлеченный смелой мыслью развернуть с помощью Мефистофеля живую, всеобъемлющую деятельность, Фауст выставляет собственные условия договора: Мефистофель должен ему служить вплоть до первого мига, когда он, Фауст, успокоится, довольствуясь достигнутым.
Мефистофель принимает условия Фауста. Своим холодным критическим умом он пришел к ряду мелких, "коротеньких" истин, которые считает незыблемыми. Так, он уверен, что все мироздание ("вселенная во весь объем"), на охват которого - делом и мыслью - так смело посягает Фауст, ему, как и любому человеку, никогда не станет доступно. "Конечность", краткосрочность всякой человеческой жизни Мефистофелю представляется непреодолимой преградой для такого рода познавательной и практической деятельности. Ведь Фауст "всего лишь человек", а потому будет иметь дело только с несовершенными, преходящими явлениями мира. Постоянная неудовлетворенность в конце концов утомит его, и тогда он все же "возвеличит отдельный миг" - недолговечную ценность "конечного" бытия, а стало быть, изменит своему стремлению к бесконечному совершенствованию.
Такой расчет (ошибочный, как мы увидим, ибо Фауст сумеет "расширить" свою жизнь до жизни всего человечества) теснейшим образом связан с характером интеллекта Мефистофеля. Он - "дух, всегда привыкший отрицать" и уже поэтому может быть только хулителем земного несовершенства. Его нигилистическая критика лишь внешне совпадает с благородным недовольством Фауста - обратной стороной безграничной Фаустовой веры в лучшее будущее на этой земле.
Когда Мефистофель аттестует себя как
Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла, -
он, по собственному убеждению, только кощунствует. Под "добром" он здесь саркастически понимает свой беспощадный абсолютны и нигилизм.