Приключенческая литература, наверное, оказала свое влияние на вкусы и мечты мальчика. Он постоянно говорил
об Испании и Китае, об Индии и Африке и писал стихи и прозу. Но, наверное, и
рассказы отца о его плаваниях по морям-океанам не могли пройти бесследно.
Кроме того, дядя Гумилева - контр-адмирал - рассказывал военные истории о Колином прапрадеде Иване
Яковлевиче Милюкове, участнике осады и штурма Очакова при Потемкине, и не менее
впечатляющие истории о прадеде Коли по Другой, материнской, линии Якове
Алексеевиче Викторове: тот участвовал в сражении под Аустерлицем, был доставлен
своим денщиком в Россию и, лишившийся зрения, дожил до ста с лишним лет...
Неизвестно, собирался ли поэт писать про предка-"очаковца", но цикл стихов о Наполеоне пытался
писать в юности и в Париже говорил об этом же. Ахматова ("Труды и дни Н.
Гумилева") читала по памяти отрывки:
На cтупенях балкона
Я вечером сяду,
Про век Наполеона
Слагая балладу.
И пронесут знамена
От Каэро к Парижу.
На ступенях балкона
Я их не увижу.
И еще:
Мой прадед был ранен под Аустерлицем
И замертво в лес унесен денщиком,
Чтоб долгие, долгие годы томиться
В унылом и бедном поместье своем.
С нетерпением дождавшись весны и перейдя в третий класс, Гумилев снова на воле, в Поповке. Он вырос, окреп и
заменял теперь все чаще и чаще игры в солдатиков "живыми" играми с
товарищами в индейцев, в пиратов, в ковбоев. Играл самозабвенно. Одно время выполнял
роль Нэна-Саиба - героя восстания сипаев в Индии в восьмидесятые годы. Он даже
требовал, чтобы его так и называли. Потом стал Надодом Красноглазым - героем
одного из романов Буссенара. По "чину" ему полагалось быть
"кровожадным". Но кровожадность никак у него не получалась. Однажды
мальчики собрались жарить на костре пойманных карасей. В возмездие за проигрыш
в какой-то игре один из товарищей предложил Коле откусить живому карасю голову.
Процедура не из приятных. Но тот, для поддержания своей репутации
"кровожадного", мужественно справился с задачей, после чего от роли Надода
Красноглазого отказался.
Один из гимназических товарищей - Л. А. Ломан рассказывал, что комната Гумилева в Петербурге была
загромождена картонными латами, оружием, шлемами и разными другими доспехами. И
все росла его любовь к животным. Пробудившаяся в раннем детстве, она жила в нем
всегда. Попугаи, собаки, тритоны были постоянными обитателями в доме Гумилева.
В Поповке мальчишки целые дни проводили в лесу, на пруду, в поле.
Родители давали обыкновенно каждому из участников игр по лошади, и тем нетрудно было воображать себя
ковбоями или индейцами. Гумилев носился и на оседланных, и на неоседланных
лошадях и смелостью своей вызывал восторг товарищей. В центре пруда был островок-обычное
место сражений. Компания делилась на два отряда: один защищал остров, другой
брал его штурмом. Во всех этих играх Гумилев выделялся абсолютно взрослой
храбростью при всей своей милой наивности, и резкой вспыльчивостью, при
бесконечной доброте. А за чрезвычайной гордостью его скрывалась крайняя
застенчивость... Он пользовался неизменной, сопряженной с уважением, любовью
товарищей, и авторитет его во всех случаях был непоколебим.